АЛЕКСАНДР НЕВСКИЙ: МИФЫ И РЕАЛЬНОСТЬ.
Часть IV. Время ковать «духовные скрепы»
Александр Невский был причислен к лику святых в 1547 году по воле митрополита Макария, советника и наставника 17-летнего великого князя Московского Ивана IV Грозного. К тому моменту уже завершился процесс поглощения Москвой других княжеств на Северо-Востоке Руси. Даже Великий Новгород, оплот древнерусской демократии, уже склонил голову перед Кремлём. И в окружении великого князя готовились решать новые, ещё более амбициозные задачи. Перед тем как «ворваться» в мировую политику, Иван в том же 1547 году «венчается на царство». Впервые из московских правителей объявив себя царём, он встал вровень с королями и даже императорами. На Руси царями называли византийских императоров и ханов Золотой Орды. Присвоив царский титул, Иван мог начать процесс «собирания» уже не только русских, но и ордынских земель. Наконец, «императорский» титул вместе с родством с последней династией византийских императоров (бабушка Ивана IV была племянницей последнего императора Византии Константина XI Палеолога) давал возможность начать борьбу за наследие Восточной Римской империи, доставшееся туркам. Эта безудержная тяга к мировому величию и черноморским проливам погубит Московское царство почти 400 лет спустя.fgf
Часть IV. Время ковать «духовные скрепы»
Александр Невский был причислен к лику святых в 1547 году по воле митрополита Макария, советника и наставника 17-летнего великого князя Московского Ивана IV Грозного. К тому моменту уже завершился процесс поглощения Москвой других княжеств на Северо-Востоке Руси. Даже Великий Новгород, оплот древнерусской демократии, уже склонил голову перед Кремлём. И в окружении великого князя готовились решать новые, ещё более амбициозные задачи. Перед тем как «ворваться» в мировую политику, Иван в том же 1547 году «венчается на царство». Впервые из московских правителей объявив себя царём, он встал вровень с королями и даже императорами. На Руси царями называли византийских императоров и ханов Золотой Орды. Присвоив царский титул, Иван мог начать процесс «собирания» уже не только русских, но и ордынских земель. Наконец, «императорский» титул вместе с родством с последней династией византийских императоров (бабушка Ивана IV была племянницей последнего императора Византии Константина XI Палеолога) давал возможность начать борьбу за наследие Восточной Римской империи, доставшееся туркам. Эта безудержная тяга к мировому величию и черноморским проливам погубит Московское царство почти 400 лет спустя.fgf
Готовясь вести войны и на западе, и на востоке, и на юге, Иван IV нуждался не только в укреплении своей власти, но и в создании мифов, способных пробудить в его подданных чувство превосходства и желание бесконечно повторять подвиги своих «великих предков». Ещё на рубеже XV-XVI вв. в среде православного духовенства начала формироваться концепция «Москва — Третий Рим». Возможно, сначала это была чисто религиозная теория, связанная с массовым страхом и ожиданием конца света в 1492 году (7000 лет от сотворения мира). Вера в апокалипсис была так сильна, что многие земледельцы не стали засевать поля озимыми в 1491 г., и в следующем году разразился голод. Эсхатологические мысли породили и концепцию, согласно которой «два Рима падоша (за вероотступничество), а третий стоит, а четвёртому не бывати». Это значит, что центры христианской веры Рим и Константинополь потеряли своё вселенское значение, а Москва стала новым центром мира. И поскольку это последний оплот православия, то четвёртого центра уже не будет. Если Москва падёт, то наступит конец света. Развивая эту концепцию в интересах московского государя, церковнослужители напрямую связали величие Москвы с его могуществом как защитника веры православной.
Но оставалась ещё одна задача: придумать Московскому государству и его правящей династии великое прошлое. Сложность была в том, что до XIV века Москва была захолустным городком, и вся история Московского княжества укладывалась в период зависимости от Орды, когда князья не только регулярно платили монголам дань, но и униженно ездили к хану за ярлыком (разрешением) на княжение. Оказалось, что все эти трудности преодолимы и возвеличить можно практически любого правителя, невзирая на его личность и исторические обстоятельства.
Ядром для сборки патриотического мифа должен был стать предок Ивана IV, успешно воевавший с внешними врагами; например, с монголами. Но найти такого оказалось невозможно, поскольку ставший князем Северо-Восточной Руси после Батыева нашествия Ярослав Всеволодович, его сын Александр Невский и их потомки по линии московских князей демонстрировали полную покорность монгольской власти. Зато оба князя успешно воевали против крестоносцев на западных рубежах.
Почему же выбор пал именно на Александра Невского? От Александра Ярославича ведёт начало весь род московских князей. А если героизировать Ярослава, то придётся делится славой защитников Земли Русской с другими княжескими ветвями: суздальской и тверской. Поэтому о славной победе в битве при Омóвже 1234 г. лучше было забыть, а победу при Чудском озере возвеличить.
Церковь тоже была заинтересована в том, чтобы представлять немцев в качестве главной угрозы для великой русской цивилизации и её православной веры. Дело в том, что монголы до XIV века были язычниками и поэтому терпимо относились к другим верованиям. В столице Золотой Орды Сарай-Бату с 1261 года существовала Сарайская епархия Русской православной церкви. Её священники окормляли жителей Золотой Орды, в том числе принявших православие монголов и русских пленников. Православная церковь также была освобождена от уплаты дани, а сарайские епископы исполняли дипломатические поручения ханов. Принятие ислама ханом Узбеком в начале XIV века осложнило положение христиан и побудило многих монголов-язычников и христиан перейти на службу к русским князьям, но свои привилегии епархия сохранила. Лишь после распада Золотой Орды в XV веке сарайский епископ покинул пришедшую в запустение монгольскую столицу, уехал в богатую Москву и сделал своей резиденцией Крутицкое подворье. Понятно, что при таком тесном многовековом сотрудничестве нелегко представить монголов как смертельных врагов православия.
Иное дело — крестоносцы из рыцарских орденов. Являясь католиками, они воспринимаются восточными христианами как вероотступники, вставшие на тёмную сторону после церковного раскола XI века. К тому же крестоносцы замарали себя взятием и разграблением в 1204 году Константинополя — тогдашней столицы православного мира. А то, что сами крестоносцы считали себя «воинами Господа», укрепляющими и распространяющими католическую веру, можно было представить как стремление силой навязать православной Руси другую веру. К тому же именно в Новгороде такая идеологическая установка получала надёжную подложку в виде коллективной памяти: в конце X века новгородцев действительно «крестили огнём и мечом», убивая упорствующих в своей вере язычников, только делали это как раз не католические, а православные священники при силовой поддержке дружины князя Владимира Святого.
Но оставалась ещё одна задача: придумать Московскому государству и его правящей династии великое прошлое. Сложность была в том, что до XIV века Москва была захолустным городком, и вся история Московского княжества укладывалась в период зависимости от Орды, когда князья не только регулярно платили монголам дань, но и униженно ездили к хану за ярлыком (разрешением) на княжение. Оказалось, что все эти трудности преодолимы и возвеличить можно практически любого правителя, невзирая на его личность и исторические обстоятельства.
Ядром для сборки патриотического мифа должен был стать предок Ивана IV, успешно воевавший с внешними врагами; например, с монголами. Но найти такого оказалось невозможно, поскольку ставший князем Северо-Восточной Руси после Батыева нашествия Ярослав Всеволодович, его сын Александр Невский и их потомки по линии московских князей демонстрировали полную покорность монгольской власти. Зато оба князя успешно воевали против крестоносцев на западных рубежах.
Почему же выбор пал именно на Александра Невского? От Александра Ярославича ведёт начало весь род московских князей. А если героизировать Ярослава, то придётся делится славой защитников Земли Русской с другими княжескими ветвями: суздальской и тверской. Поэтому о славной победе в битве при Омóвже 1234 г. лучше было забыть, а победу при Чудском озере возвеличить.
Церковь тоже была заинтересована в том, чтобы представлять немцев в качестве главной угрозы для великой русской цивилизации и её православной веры. Дело в том, что монголы до XIV века были язычниками и поэтому терпимо относились к другим верованиям. В столице Золотой Орды Сарай-Бату с 1261 года существовала Сарайская епархия Русской православной церкви. Её священники окормляли жителей Золотой Орды, в том числе принявших православие монголов и русских пленников. Православная церковь также была освобождена от уплаты дани, а сарайские епископы исполняли дипломатические поручения ханов. Принятие ислама ханом Узбеком в начале XIV века осложнило положение христиан и побудило многих монголов-язычников и христиан перейти на службу к русским князьям, но свои привилегии епархия сохранила. Лишь после распада Золотой Орды в XV веке сарайский епископ покинул пришедшую в запустение монгольскую столицу, уехал в богатую Москву и сделал своей резиденцией Крутицкое подворье. Понятно, что при таком тесном многовековом сотрудничестве нелегко представить монголов как смертельных врагов православия.
Иное дело — крестоносцы из рыцарских орденов. Являясь католиками, они воспринимаются восточными христианами как вероотступники, вставшие на тёмную сторону после церковного раскола XI века. К тому же крестоносцы замарали себя взятием и разграблением в 1204 году Константинополя — тогдашней столицы православного мира. А то, что сами крестоносцы считали себя «воинами Господа», укрепляющими и распространяющими католическую веру, можно было представить как стремление силой навязать православной Руси другую веру. К тому же именно в Новгороде такая идеологическая установка получала надёжную подложку в виде коллективной памяти: в конце X века новгородцев действительно «крестили огнём и мечом», убивая упорствующих в своей вере язычников, только делали это как раз не католические, а православные священники при силовой поддержке дружины князя Владимира Святого.
Могли ли крестоносцы так же жестоко насаждать свою веру среди покорённых язычников или даже православных? В теории — да, ведь у них для этого был и религиозный фанатизм, и оружие. Однако исторические факты это не подтверждают. В 1204 г. крестоносцы действительно разграбили Константинополь и устроили там резню, но к этому привела банальная жажда наживы, а не стремление уничтожить православную церковь. Папа Римский Иннокентий III всеми силами отговаривал крестоносцев от похода на Константинополь, считая православных христиан духовными братьями, и был в ярости от своеволия рыцарей. Как бы то ни было, дальнейшие усилия католиков были направлены не на насильственное обращение православных в свою веру, а на создание альтернативной восточной церкви, но с латинским обрядом. При этом и католическое, и православное духовенство вплоть до падения Византийской империи под натиском турок в XV веке не оставляли попыток устранить разногласия и объединиться. Этим процессам положили конец турецкие султаны и московские цари: турки, вероятно, не доверяли Римским папам после эпохи Крестовых походов, а русские считали себя последними хранителями истинной веры и придерживались культурной изоляции. Католическая же церковь сохраняла возможности диалога. На тех территориях Восточной Европы, где это было возможно, возникали униатские (объединённые) греко-католические церкви. Они в целом сохраняли обрядовую сторону православия, однако подчинялись папе Римскому. Но даже если их деятельность была успешной, процесс перехода местного населения из православия в греко-католичество был мирным и растягивался на века.
В XIII же веке, когда жил Александр Невский, глубокого раскола между двумя церквями ещё не было. И даже в более позднее время католические монахи могли находиться в услужении у православных иерархов, которым не хватало помощников с хорошим образованием. Так, даже во второй половине XV века при дворе новгородского архиепископа Геннадия трудился выходец из Праги, монах доминиканского ордена Вениамин. Он впервые перевёл на славянский язык несколько книг Ветхого завета. Причём в качестве первоисточника использовалась Вульгáта (латинский перевод Библии), и это не смущало Геннадия, который полностью доверял католику Вениамину.
В школьных учебниках по истории в качестве доказательства агрессивных намерений крестоносцев Ливонского ордена приводится захват ими Пскова в 1240 году. Но при этом умалчивается, что сам поход на Псков был обусловлен претензиями русского князя Ярослава Владимировича на псковский престол. Его отец был псковским князем, поэтому и Ярослав мог получить Псков, но лишь при согласии веча (городского собрания)! Князь решил овладеть городом силой при поддержке ливонцев. С ними Ярослав был тесно связан волею отца, который женил сына на немке, а дочь выдал за Теодориха Буксгевдена — миссионера и брата рижского епископа. Союз с крестоносцами, если верить ливонскому документу, был оформлен в виде вассальной присяги, которую Ярослав принёс Дерптскому епископству (одно из княжеств, основанных крестоносцами). Получается, что поход немцев на Псков не был каким-то эпохальным событием, сравнимым хотя бы с Батыевым нашествием того же времени (хотя и монголы, при всей их жестокости, не угрожали существованию русской культуры, веры и государственности). Поход на Псков был очередным эпизодом княжеско-боярских междоусобиц периода феодальной раздробленности.
Показательно и то, чем закончился поход на Псков. После проигранного сражения псковичи были вынуждены пойти на переговоры с немцами, а потом открыть перед ними городские ворота. Побеждённые псковичи не только не были окатоличены и не подверглись репрессиям, но даже не лишились самоуправления: там не возникло ни Псковское католическое епископство, ни княжество во главе с Ярославом Владимировичем. Городом по-прежнему управлял выборный из числа горожан посадник. Единственное, что сделали немцы — прислали в Псков двух своих фогтов (судей).
Кары обрушились на Псков через два года, когда город захватили… нет, не немцы, а русские из дружины Александра Невского. Он приказал повесить на городской стене шестерых псковичей, которых посчитали предателями. Был ли среди них посадник, или ему удалось убежать к немцам, доподлинно неизвестно. Но ясно то, что «свои родные» православные люди вели себя хуже по отношению к Пскову, чем «иноверцы-захватчики».
На «освобождении» Пскова Александр не остановился, а двинул войска дальше на запад и стал разорять земли Дерптского епископства. Именно после этого, отбиваясь от нападения с востока, ливонцы и чудь выступили к Чудскому озеру. То есть не крестоносцы в 1242 году напали на русские земли, а ровно наоборот.
Любопытно, что стараниями советских историков за Ярославом Владимировичем закрепился ярлык изменника, который «продал свою отчину» (то есть Псковскую землю) немцам. Однако летописные свидетельства говорят о том, что позднее Ярослав примирился с Александром Невским (к тому времени правителем Владимиро-Суздальского княжества), вернулся на Русь и был новгородским служилым князем где-то во владениях Великого Новгорода (возможно, в Торжке).
Для псковичей и новгородцев XIII века немцы, безусловно, не воспринимались как экзистенциальная угроза, несущая погибель вере и всей древнерусской цивилизации. И в Великом Новгороде, и в соседнем Пскове существовали «ливонские партии», то есть сторонники сближения с Ливонским орденом. Их нельзя назвать ни предателями, ни иностранными агентами, поскольку они действовали по своей воле и исходили из интересов города, как они их понимали конечно.
Это доказывает и сражение при Сáуле 1236 г. Тогда на стороне немцев сражались новгородцы и псковичи, которые, кстати, полегли почти поголовно (убиты 180 из 200 псковских воинов). Получается, что возникший много позже патриотический миф сильно упростил ситуацию: не было никакого вселенского противостояния между Востоком и Западом, а была «война всех против всех», где одни сиюминутные союзы сменялись другими. Православные новгородцы могли выступить вместе с католиками-крестоносцами против язычников-балтов, а через несколько лет уже балты действовали сообща с новгородцами против немцев. А ещё в этом же регионе действовали военные отряды финно-угорских племён, западно-русских княжеств, шведов, северо-восточной Руси. И все они были готовы искать союзников, идти на компромиссы, заключать договоры со всеми сразу и с каждым в отдельности. Это была политика интересов, а не борьба добра и зла под названием «Ледовое побоище».
В XIII же веке, когда жил Александр Невский, глубокого раскола между двумя церквями ещё не было. И даже в более позднее время католические монахи могли находиться в услужении у православных иерархов, которым не хватало помощников с хорошим образованием. Так, даже во второй половине XV века при дворе новгородского архиепископа Геннадия трудился выходец из Праги, монах доминиканского ордена Вениамин. Он впервые перевёл на славянский язык несколько книг Ветхого завета. Причём в качестве первоисточника использовалась Вульгáта (латинский перевод Библии), и это не смущало Геннадия, который полностью доверял католику Вениамину.
В школьных учебниках по истории в качестве доказательства агрессивных намерений крестоносцев Ливонского ордена приводится захват ими Пскова в 1240 году. Но при этом умалчивается, что сам поход на Псков был обусловлен претензиями русского князя Ярослава Владимировича на псковский престол. Его отец был псковским князем, поэтому и Ярослав мог получить Псков, но лишь при согласии веча (городского собрания)! Князь решил овладеть городом силой при поддержке ливонцев. С ними Ярослав был тесно связан волею отца, который женил сына на немке, а дочь выдал за Теодориха Буксгевдена — миссионера и брата рижского епископа. Союз с крестоносцами, если верить ливонскому документу, был оформлен в виде вассальной присяги, которую Ярослав принёс Дерптскому епископству (одно из княжеств, основанных крестоносцами). Получается, что поход немцев на Псков не был каким-то эпохальным событием, сравнимым хотя бы с Батыевым нашествием того же времени (хотя и монголы, при всей их жестокости, не угрожали существованию русской культуры, веры и государственности). Поход на Псков был очередным эпизодом княжеско-боярских междоусобиц периода феодальной раздробленности.
Показательно и то, чем закончился поход на Псков. После проигранного сражения псковичи были вынуждены пойти на переговоры с немцами, а потом открыть перед ними городские ворота. Побеждённые псковичи не только не были окатоличены и не подверглись репрессиям, но даже не лишились самоуправления: там не возникло ни Псковское католическое епископство, ни княжество во главе с Ярославом Владимировичем. Городом по-прежнему управлял выборный из числа горожан посадник. Единственное, что сделали немцы — прислали в Псков двух своих фогтов (судей).
Кары обрушились на Псков через два года, когда город захватили… нет, не немцы, а русские из дружины Александра Невского. Он приказал повесить на городской стене шестерых псковичей, которых посчитали предателями. Был ли среди них посадник, или ему удалось убежать к немцам, доподлинно неизвестно. Но ясно то, что «свои родные» православные люди вели себя хуже по отношению к Пскову, чем «иноверцы-захватчики».
На «освобождении» Пскова Александр не остановился, а двинул войска дальше на запад и стал разорять земли Дерптского епископства. Именно после этого, отбиваясь от нападения с востока, ливонцы и чудь выступили к Чудскому озеру. То есть не крестоносцы в 1242 году напали на русские земли, а ровно наоборот.
Любопытно, что стараниями советских историков за Ярославом Владимировичем закрепился ярлык изменника, который «продал свою отчину» (то есть Псковскую землю) немцам. Однако летописные свидетельства говорят о том, что позднее Ярослав примирился с Александром Невским (к тому времени правителем Владимиро-Суздальского княжества), вернулся на Русь и был новгородским служилым князем где-то во владениях Великого Новгорода (возможно, в Торжке).
Для псковичей и новгородцев XIII века немцы, безусловно, не воспринимались как экзистенциальная угроза, несущая погибель вере и всей древнерусской цивилизации. И в Великом Новгороде, и в соседнем Пскове существовали «ливонские партии», то есть сторонники сближения с Ливонским орденом. Их нельзя назвать ни предателями, ни иностранными агентами, поскольку они действовали по своей воле и исходили из интересов города, как они их понимали конечно.
Это доказывает и сражение при Сáуле 1236 г. Тогда на стороне немцев сражались новгородцы и псковичи, которые, кстати, полегли почти поголовно (убиты 180 из 200 псковских воинов). Получается, что возникший много позже патриотический миф сильно упростил ситуацию: не было никакого вселенского противостояния между Востоком и Западом, а была «война всех против всех», где одни сиюминутные союзы сменялись другими. Православные новгородцы могли выступить вместе с католиками-крестоносцами против язычников-балтов, а через несколько лет уже балты действовали сообща с новгородцами против немцев. А ещё в этом же регионе действовали военные отряды финно-угорских племён, западно-русских княжеств, шведов, северо-восточной Руси. И все они были готовы искать союзников, идти на компромиссы, заключать договоры со всеми сразу и с каждым в отдельности. Это была политика интересов, а не борьба добра и зла под названием «Ледовое побоище».
Продолжение следует.