автор: Степан Бочкарёв
Жизнь общества и его история полна парадоксов. Один из них касается трансформации системы международных отношений на рубеже XIX – XX вв. Как ни странно, именно тогда, в век безжалостной индустриализации, а также беспощадных колониальных и захватнических войн, в которых испытывались всё более совершенные орудия убийства, начал складываться механизм мировой безопасности, основанный на общих правилах. Причём этот регламент распространялся и на такой последний инструмент дипломатии, каким на протяжении тысячелетий была война — апогей насилия и бесправия.
Не менее удивительно, что обуздать стихию войны предложила одна из европейских империй, которая обладала крупнейшей сухопутной армией, веками вела нескончаемые завоевательные войны и явно не собиралась останавливаться. Такой державой была Россия. Её император Николай II предложил провести конференцию в Гааге, чтобы положить конец гонке вооружений. Именно в Гааге в начале XVII в. жил мыслитель эпохи Просвещения Гуго Гроций — теоретик международного права и автор трактата «О праве войны и мира», написанного во время Тридцатилетней войны — первого масштабного общеевропейского конфликта, предвестника мировых войн XX столетия.
В российской дипломатической ноте цели конференции формулировались в духе гуманизма и высших идеалов человечества: «Положить предел непрерывным вооружениям и изыскать средства предупредить угрожающие всему миру несчастья — таков ныне высший долг для всех государств».
Заявление дипломатов российского царя было воспринято со скепсисом и недоверием не только в политических кругах, но и людьми пацифистских убеждений. И даже сама конференция, в которой приняли участие представители могущественных государств, не смогла изменить это убеждение. Писатель Лев Толстой назвал конференцию «только отвратительным проявлением христианского лицемерия». И последующие события во многом подтвердили этот тезис.
С самого начала было очевидно, что российский царь озабочен не столько самим существованием войн, сколько отставанием его империи в гонке вооружений. Можно было бы выбрать политику нейтралитета, как сделали другие сравнительно слабые государства, но у самодержавия были амбициозные цели, в том числе захват принадлежавших Турции Черноморских проливов. Достигнуть этого без участия в большой войне невозможно.
Неудивительно, что главный вопрос конференции — общее сокращение вооружений и военных бюджетов, - так и не был решён. Но некоторых практических результатов всё же удалось достичь: учреждён международный суд, подписаны декларации о запрете использовать в боевых действиях химическое оружие и разрывные пули, а также метать снаряды с воздушных шаров.
Насколько эти заявления расходились с реальностью, пронизанной милитаризмом и агрессивными устремлениями, стало понятно уже через 5 лет. И символично, что первым, кого заподозрили в военных преступлениях, оказалась Россия. Её репутация миротворца была подорвана действиями российского флота, которые фактически расценивались как военное преступление.
Не менее удивительно, что обуздать стихию войны предложила одна из европейских империй, которая обладала крупнейшей сухопутной армией, веками вела нескончаемые завоевательные войны и явно не собиралась останавливаться. Такой державой была Россия. Её император Николай II предложил провести конференцию в Гааге, чтобы положить конец гонке вооружений. Именно в Гааге в начале XVII в. жил мыслитель эпохи Просвещения Гуго Гроций — теоретик международного права и автор трактата «О праве войны и мира», написанного во время Тридцатилетней войны — первого масштабного общеевропейского конфликта, предвестника мировых войн XX столетия.
В российской дипломатической ноте цели конференции формулировались в духе гуманизма и высших идеалов человечества: «Положить предел непрерывным вооружениям и изыскать средства предупредить угрожающие всему миру несчастья — таков ныне высший долг для всех государств».
Заявление дипломатов российского царя было воспринято со скепсисом и недоверием не только в политических кругах, но и людьми пацифистских убеждений. И даже сама конференция, в которой приняли участие представители могущественных государств, не смогла изменить это убеждение. Писатель Лев Толстой назвал конференцию «только отвратительным проявлением христианского лицемерия». И последующие события во многом подтвердили этот тезис.
С самого начала было очевидно, что российский царь озабочен не столько самим существованием войн, сколько отставанием его империи в гонке вооружений. Можно было бы выбрать политику нейтралитета, как сделали другие сравнительно слабые государства, но у самодержавия были амбициозные цели, в том числе захват принадлежавших Турции Черноморских проливов. Достигнуть этого без участия в большой войне невозможно.
Неудивительно, что главный вопрос конференции — общее сокращение вооружений и военных бюджетов, - так и не был решён. Но некоторых практических результатов всё же удалось достичь: учреждён международный суд, подписаны декларации о запрете использовать в боевых действиях химическое оружие и разрывные пули, а также метать снаряды с воздушных шаров.
Насколько эти заявления расходились с реальностью, пронизанной милитаризмом и агрессивными устремлениями, стало понятно уже через 5 лет. И символично, что первым, кого заподозрили в военных преступлениях, оказалась Россия. Её репутация миротворца была подорвана действиями российского флота, которые фактически расценивались как военное преступление.
В октябре 1904 года, в разгар русско-японской войны, 2-я Тихоокеанская эскадра российского флота отправилась из Балтийского моря на Дальний Восток, где японцы наносили царской армии одно поражение за другим. Настроения среди моряков и офицеров были близки к паническим. Ходили слухи, что в море, прямо у берегов Великобритании, эскадру караулят японские корабли. Уже на седьмой день морского похода нервозность достигла максимума. Ночью эскадра вице-адмирала Зиновия Рожественского наткнулась на несколько английских рыбацких судов. Решив, что это японские эсминцы, моряки открыли по ним огонь из орудий всех калибров. Всего было выпущено 500 снарядов с близкого расстояния. В итоге два рыбака были убиты и несколько ранены, один траулер потопили, а другие получили повреждения. Под огонь попала и часть собственных кораблей. Особенно активно обстреливали крейсер «Аврора»: в него попало 5 снарядов, выпущенных флагманским броненосцем «Князь Суворов». Был тяжело ранен судовой священник, который позже скончался в госпитале в Марокко. Также ранение получил офицер.
Это происшествие в Северном море получило название «Гулльского инцидента» (от расположенного поблизости английского города Гулль). Реакция Англии на действия русских моряков была острой, и Россия оказались на грани войны с «владычицей морей». Особенно возмутило англичан то, что тонувшим рыбакам не была оказана помощь. Более того, проследовав до пролива Па-де-Кале, русские даже не известили власти других морских держав, что в Северном море терпят бедствие английские рыбаки. Возмущённая британская пресса назвала эскадру Рожественского «флотом сумасшедших» («this fleet of lunatics»).
Начался призыв резервистов в английский флот. А первый броненосный отряд эскадры по требованию Лондона был задержан в испанском порту Виго почти на неделю, пока вырабатывался механизм урегулирования конфликта. Оказалось, что русско-японская война «подождёт», а интересы пострадавших британских моряков важнее, если за них заступается крупнейшая морская держава.
Великобритания настояла на проведении расследования в соответствии с договорённостями Гаагской конференции. Это первый в истории опыт создания международной следственной комиссии для расследования военного инцидента. В ходе следствия выяснилось, что японских миноносцев никто не видел, кроме русских моряков. А действия английских рыбаков были исключительно мирными. Особое мнение выразил только один член следственной комиссии — русский комиссар адмирал Дубасов. Он настаивал на том, что «поблизости от русской эскадры находились подозрительные суда». Именно они и «вызвали огонь», утверждал адмирал, не уточняя, в чём конкретно заключалась провокация.
Заканчивая доклад, следователи подсластили горькую для России пилюлю фразой о том, что их суждения «не бросают никакой тени на военные способности или на чувства человечности адмирала Рожественского и личного состава его эскадры».
Гулльские рыбаки запросили в качестве компенсации 110 тысяч фунтов стерлингов. Британское торговое ведомство уменьшило её до 65 тысяч. Эта сумма и была выплачена Россией.
«Гулльский инцидент» стал одной из самых постыдных страниц в истории российского флота. Но позор продолжался. Уже через полгода 2-я Тихоокеанская эскадра была разгромлена в Цусимском сражении у берегов Японии, а Россию охватила революция. В отечественных учебниках истории упоминается Цусимское сражение, но нет ни слова про «Гулльский инцидент», в котором нет ничего героического, чем можно было бы прикрыть начальственную дурь и безответственность.
Это происшествие в Северном море получило название «Гулльского инцидента» (от расположенного поблизости английского города Гулль). Реакция Англии на действия русских моряков была острой, и Россия оказались на грани войны с «владычицей морей». Особенно возмутило англичан то, что тонувшим рыбакам не была оказана помощь. Более того, проследовав до пролива Па-де-Кале, русские даже не известили власти других морских держав, что в Северном море терпят бедствие английские рыбаки. Возмущённая британская пресса назвала эскадру Рожественского «флотом сумасшедших» («this fleet of lunatics»).
Начался призыв резервистов в английский флот. А первый броненосный отряд эскадры по требованию Лондона был задержан в испанском порту Виго почти на неделю, пока вырабатывался механизм урегулирования конфликта. Оказалось, что русско-японская война «подождёт», а интересы пострадавших британских моряков важнее, если за них заступается крупнейшая морская держава.
Великобритания настояла на проведении расследования в соответствии с договорённостями Гаагской конференции. Это первый в истории опыт создания международной следственной комиссии для расследования военного инцидента. В ходе следствия выяснилось, что японских миноносцев никто не видел, кроме русских моряков. А действия английских рыбаков были исключительно мирными. Особое мнение выразил только один член следственной комиссии — русский комиссар адмирал Дубасов. Он настаивал на том, что «поблизости от русской эскадры находились подозрительные суда». Именно они и «вызвали огонь», утверждал адмирал, не уточняя, в чём конкретно заключалась провокация.
Заканчивая доклад, следователи подсластили горькую для России пилюлю фразой о том, что их суждения «не бросают никакой тени на военные способности или на чувства человечности адмирала Рожественского и личного состава его эскадры».
Гулльские рыбаки запросили в качестве компенсации 110 тысяч фунтов стерлингов. Британское торговое ведомство уменьшило её до 65 тысяч. Эта сумма и была выплачена Россией.
«Гулльский инцидент» стал одной из самых постыдных страниц в истории российского флота. Но позор продолжался. Уже через полгода 2-я Тихоокеанская эскадра была разгромлена в Цусимском сражении у берегов Японии, а Россию охватила революция. В отечественных учебниках истории упоминается Цусимское сражение, но нет ни слова про «Гулльский инцидент», в котором нет ничего героического, чем можно было бы прикрыть начальственную дурь и безответственность.
Из-за революции царю стало не до внешней политики и «театрализованных» пацифистских инициатив. Но когда волнения будут подавлены «кнутом» карательных экспедиций и «пряником» обещаний демократических реформ, Гаагский проект российского императора возобновится. В 1907 году была созвана II Гаагская конференция. Документы свидетельствуют о том, что российские дипломаты не были идеалистами, а с самого начала лишь использовали гуманистическую риторику в своих пропагандистских и имперских целях. Так, министр иностранных дел Александр Извольский в секретной инструкции дипломату Александру Нелидову, который председательствовал на конференции, писал: «Созыв Второй Конференции Мира по Высочайшей воле Государя Императора был вдохновлён тем убеждением, что Русское Правительство, которому принадлежал общий почин в деле пропаганды идей международного мира, не должно выпускать из своих рук дальнейшего его направления». По словам Извольского, интересы родины «требуют, чтобы созванная конференция кончилась успешно и чтобы решения, к которым она приведёт, соответствовали пользам России, не налагая на неё никаких обязательств, могущих стеснить её будущее развитие и давая вместе с тем возможность пользоваться благами международного правопорядка».
При таком отношении неудивительно, что выработанные на подобных конференциях принципы так и остались на бумаге, вплоть до наших дней. Уже в 1915 году, когда как раз была бы созвана III Гаагская конференция, если б не началась Первая мировая война, немцы впервые применили отравляющие газы против английских и французских солдат. Пытаясь приблизить заветную победу, обе стороны совершали военные преступления. На деле же это лишь ожесточало противника и втягивало в конфликт всё новые государства. Конец войне положила всеобщая усталость от бойни, выразившаяся, прежде всего, в революциях, которые начались в обоих воюющих лагерях.
После Первой мировой победители попытались было судить побеждённых за военные преступления, но им не хватило политической воли из-за опасений, что могут быть выдвинуты встречные обвинения. Судебные процессы, проходившие в 1920-х годах в Лейпциге, превратились в насмешку над правосудием: из первоначального списка, включавшего 900 подозреваемых, перед судом предстали только 15 бывших немецких военнослужащих. Им назначили мягкие наказания или вовсе освободили от ответственности. Например, обер-лейтенанты немецкой подводной лодки U-86 Людвиг Дитмар и Джон Болдт 27 июня 1918 года потопили у берегов Ирландии канадское госпитальное судно. Причём выживших медиков, раненых солдат и матросов беспощадно добивали пулемётным огнём, а также тараня подлодкой их шлюпки. Обоих офицеров сначала приговорили к 4 годам тюрьмы, но затем оправдали на том основании, что они лишь «выполняли приказ».
На фоне таких разбирательств международные соглашения и нормы международного права воспринимались политиками как ширма, которую можно и нужно отбросить в случае сиюминутной выгоды. Постепенно шло скатывание ко Второй мировой войне, которая по количеству и масштабу совершённых военных преступлений превзошла Первую. И снова немцы использовали химическое оружие, правда, не на фронте, а в концлагерях, убивая евреев. А русские повторяли «Гулльский инцидент», но теперь совершенно безнаказанно: советские подводники топили в Чёрном море транспорты с сотнями еврейских беженцев, искавших спасения от нацистов в Палестине.
«Победителей не судят». Но всё же после двух страшных войн был учреждён Международный военный трибунал, который осудил немецких и японских военных преступников (Нюрнбергский и Токийский процессы). Хотя и тут не обошлось без абсурда и политических интриг: немцам с подачи СССР попытались вменить в вину Катынский расстрел польских военнопленных — преступление, совершённое советскими карательными органами.
При таком отношении неудивительно, что выработанные на подобных конференциях принципы так и остались на бумаге, вплоть до наших дней. Уже в 1915 году, когда как раз была бы созвана III Гаагская конференция, если б не началась Первая мировая война, немцы впервые применили отравляющие газы против английских и французских солдат. Пытаясь приблизить заветную победу, обе стороны совершали военные преступления. На деле же это лишь ожесточало противника и втягивало в конфликт всё новые государства. Конец войне положила всеобщая усталость от бойни, выразившаяся, прежде всего, в революциях, которые начались в обоих воюющих лагерях.
После Первой мировой победители попытались было судить побеждённых за военные преступления, но им не хватило политической воли из-за опасений, что могут быть выдвинуты встречные обвинения. Судебные процессы, проходившие в 1920-х годах в Лейпциге, превратились в насмешку над правосудием: из первоначального списка, включавшего 900 подозреваемых, перед судом предстали только 15 бывших немецких военнослужащих. Им назначили мягкие наказания или вовсе освободили от ответственности. Например, обер-лейтенанты немецкой подводной лодки U-86 Людвиг Дитмар и Джон Болдт 27 июня 1918 года потопили у берегов Ирландии канадское госпитальное судно. Причём выживших медиков, раненых солдат и матросов беспощадно добивали пулемётным огнём, а также тараня подлодкой их шлюпки. Обоих офицеров сначала приговорили к 4 годам тюрьмы, но затем оправдали на том основании, что они лишь «выполняли приказ».
На фоне таких разбирательств международные соглашения и нормы международного права воспринимались политиками как ширма, которую можно и нужно отбросить в случае сиюминутной выгоды. Постепенно шло скатывание ко Второй мировой войне, которая по количеству и масштабу совершённых военных преступлений превзошла Первую. И снова немцы использовали химическое оружие, правда, не на фронте, а в концлагерях, убивая евреев. А русские повторяли «Гулльский инцидент», но теперь совершенно безнаказанно: советские подводники топили в Чёрном море транспорты с сотнями еврейских беженцев, искавших спасения от нацистов в Палестине.
«Победителей не судят». Но всё же после двух страшных войн был учреждён Международный военный трибунал, который осудил немецких и японских военных преступников (Нюрнбергский и Токийский процессы). Хотя и тут не обошлось без абсурда и политических интриг: немцам с подачи СССР попытались вменить в вину Катынский расстрел польских военнопленных — преступление, совершённое советскими карательными органами.
Наблюдая, как медленно и с какими огрехами выстраивается мировая система правосудия, легко испытать разочарование, разувериться в гуманистических идеалах и в способности человечества защищать общие интересы. Однако Гаага по-прежнему остаётся символом надежды на высшую земную справедливость, когда даже правителя настигает возмездие. Уже около 20 лет в Гааге действует Международный уголовный суд, который выписывает ордера на арест даже действующих глав государств.